Любить и беречь [= Грешники в раю] - Патриция Гэфни

Кристи кивнул и отправился дальше, и вскоре среди свежей зелени древних дубов, окружавших восточную сторону усадьбы, показались полуобвалившиеся кирпичные трубы Линтон-холла. За очередным поворотом дороги дом стал виден полностью: трехэтажное строение в форме буквы Е, сложенное из источенного ветром гранита, такого же мрачного, как и те болота, где его добывали. В каменной ограде имелась калитка, перекрытая сводом арки, за нею начиналась тенистая аллея, ведущая к дому. Через двор вела дорожка, мощенная замшелым булыжником; шаги Кристи эхом отдавались на ней. Входная дверь была отделана мореным дубом, а над порталом помещалась массивная гранитная плита с выбитой надписью «1490 А. Р.»[8].

По-видимому, миссис Фрут как раз проходила через прихожую, потому что не успел Кристи постучать, как дверь отворилась. Поздоровавшись, он отдал ей свою шляпу, и старушка провела его в зеленую гостиную, сказав, что сейчас сообщит леди о его приходе.

Оставшись один, Кристи принялся изучать комнату, пытаясь понять, что же в ней изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз. Заметно прибавилось тепла, жизни, и явно не только благодаря вазам со свежими цветами, появившимся на каминной доске и столиках у стен. Никакой новой мебели не было; ее стало как будто даже меньше. А, вот в чем дело, оказывается: тяжелые бархатные шторы исчезли с окон. Просто исчезли и не были заменены ничем. Казалось бы, голые стекла должны были выглядеть неуютно и холодно, но ничего подобного не случилось: впечатление создалось такое, будто не только свет, но и свежий воздух проникли в комнату впервые за многие годы сумрака и духоты.

– Добрый вечер.

Он обернулся, в дверях, разглядывая его с некоторой настороженностью, стояла Энни Верлен. «Интересно, – подумал он, – давно ли она здесь?» Сегодня она была не в трауре; темно-зеленое платье из какой-то мягкой ткани казалось более простым и свободным, чем было принято в Уикерли для приема гостей, званных к ужину. Высокая талия и низкий вырез привлекли внимание Кристи к ее груди, полной и красивой, безупречно пропорциональной ее росту и стройности. Волосы были забраны кверху, а молочно-белая шея полностью открыта и не украшена ничем, кроме собственного изящества.

Она прошла в глубь комнаты, и только тогда Кристи вспомнил о необходимости сказать «добрый вечер».

– Джеффри скоро спустится.

В ее голосе ему послышалась нотка неуверенности. Да и в лице читалось напряжение. Она указала ему на софу, но сама продолжала стоять.

– Я очень рада, что вы смогли принять наше внезапное приглашение.

Он заложил руки в карманы, чтобы своим раскованным видом помочь ей расслабиться.

– Это мне повезло с приглашением. Благодаря ему я избежал участи провести целый час с мистером Найнуэйсом, моим церковным старостой. Он хороший, честный человек, но мне легче представить его себе в роли церковного старосты лет этак двести назад, при режиме Кромвеля, к примеру.

– Вы такой либерал?

– Нет, это русский царь – либерал по сравнению с мистером Найнуэйсом.

Она улыбнулась, продолжая рассматривать его.

– Можно вас спросить, почему вы решили стать священником?

Он внимательно взглянул на нее и забренчал мелочью в кармане, подыскивая подходящий ответ. В этот момент появилась служанка, неся на подносе напитки.

– Привет, Сьюзен, – сказал он.

Сьюзен Хэтч улыбнулась и сделала реверанс. Кристи забыл, что она здесь служит; он хорошо знал ее родителей, стойких ирландских протестантов, никогда не пропускавших воскресной службы.

– Спасибо, Сьюзен, – сказала хозяйка, отпуская девушку, и повернулась к столу, на котором стояли напитки. – Вот вино и шерри, – продолжала она, – а это, по-моему, виски. – Она с сомнением указала на третий графин, затем обратила лицо к Кристи. – Но, может быть, вы не пьете, преподобный Моррелл? Я могу позвонить, чтобы принесли чего-нибудь безалкогольного. Стакан ячменного отвара?

Она или проверяла его, или смеялась над ним. В свое время он уже просил ее обращаться к нему по имени, но ей, казалось, доставлял удовольствие его официальный титул. Каждый раз, когда она произносила его, это звучало чуть-чуть насмешливо.

– Думаю, немного шерри не повредит.

Ее изящная бровь изогнулась.

– Самое страшное, что может случиться, – добавил он, когда она начала наливать, – это то, что я потеряю рассудок и въеду в дом на коне.

Она посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась. Он подумал, что впервые видит ее настоящую, а не вежливо-светскую улыбку. Ее лицо изменилось; он не мог оторвать от него взгляд, несмотря даже на знакомое раздражение, которое охватывало его всякий раз, когда до собеседника наконец доходило, что этот викарий, как ни странно, тоже человек, обладающий чувством юмора.

– Я постараюсь не дать вам напиться, – сказала она, подавая ему рюмку и наполняя другую себе.

Если бы Кристи не знал о ней ничего вообще, то уже один этот жест мог бы многое ему рассказать: никогда настоящая английская леди не стала бы сама в своей гостиной наливать выпивку джентльмену; она позвала бы для этого горничную или дворецкого или, за неимением слуг, предложила бы гостю обслужить себя самостоятельно.

Энни выглядела беспокойной, взвинченной, но в конце концов она все же заметила, что он не садится, потому что она по-прежнему стоит посреди комнаты. Тогда она опустилась на край кресла, а Кристи сел напротив нее на софу.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказала она. – Или, может быть, он слишком личный?..

– Нет, нисколько, – заверил он, одновременно чувствуя неловкость от необходимости углубляться в эту тему. Он знал, что она собирается дать ему оценку; положительную или нет – неизвестно. И не мог понять, с какой стати ее мнение должно так заботить его. Но оно его заботило. – Мой отец, – начал он, – был пастором церкви Всех Святых двадцать девять лет. Он…

– Ах, вот как, – кивнула она с таким видом, как если бы этим все сразу объяснялось.

Он молча стал глядеть на нее, пока она не подняла глаза и не пробормотала сконфуженно:

– Извините, вы не договорили.

– Мой отец был добрый человек, – продолжал Кристи, – глубоко, искренне верующий. В нем действительно была какая-то святость.

– Какое… испытание для вас.

– Да, верно, – с улыбкой согласился Кристи. – В детстве его набожности меня крайне смущала. Джеффри и я – ну, вы можете себе представить, как мы потешались над этим.

Она показала всем видом, что очень даже легко представляет себе, как все было.

– После того как Джеффри уехал, я остался один и не знал, чем заняться. Я жил в этой глухой, провинциальной деревне, и у меня не было ничего, кроме неудовлетворенности и полуоформившихся амбиций шестнадцатилетнего подростка,